ОКОНЧАНИЕ. ЧАСТЬ II. НАЧАЛО ЗДЕСЬ

Владимир Гуга: На страницах книги вы указываете, что мировая глобализация, продвигаемая США, – это путь энтропии. Точное определение. Но еще совсем недавно, в конце 60-х, картина представлялась несколько иной. На Западе, в США, в частности, бушевала настоящая культурная революция. Музыканты-новаторы собирали огромные залы и выпускали диски на коммерческих лейблах. И вот, за каких-то полвека картина полярно изменилась. Вместо приобщения к оригинальному живому искусству люди нынче с удовольствием жрут (по-другому и не скажешь) попсовый фаст-фуд. Тоннами. Как подобное могло произойти? Почему так быстро?

Сергей Летов: Спад интереса к прогрессивному искусству связан с глобальным разочарованием в пути западной цивилизации. Логика капитализма привела к переносу производства в страны третьего мира. Западный мир постепенно превращается в огромного паразита. В такой ситуации знание о мире перестает быть темой западного искусства, темой становится развлечение и потребление. Мы живем в переходную эпоху. Все эти перемены произошли за довольно короткий срок.

Тот же вопрос, только с другой позиции. Как на Западе во второй половине 60-х, так и в СССР во второй половине 80-х «прогремел взрыв» общественного интереса к культуре. Музыкальные группы, которые не надеялись вылезти из подвалов, вдруг оказались на стадионах, а авангардная команда «Три «О»» выпустила дебютный виниловый диск тиражом 30 000 экземпляров. И буквально через считанные годы интересы публики упали, как говорится, «ниже плинтуса». Более того, опосредовались, «опопсели», упростились команды нонконформистов. Да и те же зрители, что на передаче «Музыкальный ринг» с горящими глазами косноязыко, но честно задавали серьезные вопросы музыкантам, пытаясь дойти «до самой сути», вдруг впились в желтую прессу и пошлые телешоу. Чем объяснить этот парадокс?

У нас это падение интереса к современному искусству связано еще и с грандиозным разочарованием в обществе. Разочарованием в тех силах, которые что-то обещали – как только разрушим Советский Союз, прогоним коммунистов – ух, как мы заживем… После 1991 в обществе наблюдалась значительная усталость, и было не до искусства, был вопрос выживания в новых условиях. А музыкант, артист, должен, так или иначе, приспосабливаться к изменившимся потребностям общества. Ну, вот, художник, попав в ситуацию арт-рынка, ищет коллекционеров, покупателей своего искусства, он от общества зависит не так непосредственно, как музыкант-импровизатор.

Если художник состоялся в 80-х и получил тарификацию в каталогах, то может спокойно заниматься самоповтором. А прочим надо выдумывать что-то еще – желательно хулиганско-эпатирующее, чтобы получить известность, пусть на 15 минут.

Учиться, осваивать новые технологии в искусстве – это мучительно долго и успех не гарантирует. Девочки хотят прямо сейчас, немедленно. Позадирали ноги в Храме, и теперь они – непременные участники на всех европейских фестивалях современного искусства, теперь о них пишут дипломы и кандидатские диссертации… Современные художники отражают ценностную ориентацию общества – успех любой ценой. Успех, понимаемый как признание в СМИ, в культурных институциях, финансируемых государством и различными фондами. В общем, они готовы на любую пакость…

Как артист и художник, когда вы себя чувствовали комфортнее? В какую из пережитых эпох?

Мне хорошо в своем времени. Да, в 80-е было интересно, но сейчас тоже. Появились другие возможности. Мне кажется, что я лучше понимаю сейчас механизм функционирования искусства в обществе. А раз мне понятнее, то я лучше готов и хорошему, и к плохому…

Вы пишете, что собственноручно крушили молотком Берлинскую стену, но потом разочаровались в западных либеральных ценностях. Как могло случиться, что целое поколение одаренных творческих советских людей оказалось как бы ослеплено мифом о «забугорной» свободе? Более того, некоторые из них до сих продолжают верить в либеральные святыни.

Это связано с тем, что на протяжении длительного времени сфера искусства у нас подлежала тотальному контролю. Контроль осуществляли люди от искусства далекие. Вот он был директором стекольного завода, и вдруг его перебросили в театр директором, потом куда-то еще перебросили… Вот такие переброшенные, нередко малокультурные ограниченные люди определяли, что такое хорошо и что такое плохо, запрещали…

Пример: еще в советское время организаторы фестиваля «Миланопоэзия» обратились к московскому отделу культуры с просьбой о содействии в отправке на фестиваль Пригова, Рубинштейна, Литичевского, нас с Александром Александровым (фагот) и ряда других художников, поэтов, музыкантов. Московский горотдел культуры ответил, что не знает, кто это такие, и предложил отправить в Италию СВОИХ людей, достойных представителей… На что «Миланопоэзия» ответила, что счастлива, что именно ей представилась возможность познакомить Московский городской отдел культуры с выдающимися представителями культуры советской столицы. Вся переписка была оформлена как арт-объект и выставлена на всеобщее обозрение.

Естественно возникает реакция – против такого контроля и этих бюрократов! И тут тебя приглашают сыграть в посольство США, на дачу посольства Германии, на гастроли по Европе. Голова кружится – наконец-то признание! И вдруг в 1991 году все это внезапно прекращается: спасибо, цели достигнуты, вы больше не нужны. Тяжкое похмелье…

У некоторых из артистов начинается осознание своего места в искусстве, в стране, в мире. Но не все артисты – мыслители. Кто-то движим прежними обидами, инерцией, а кто-то просто новым заказами, которые вновь стали давать в середине 2000-х. Я считаю, что надо, невзирая на убеждения (они могут меняться у артиста, и ничего страшного в этих переменах нет), просто делать свое дело. Я продолжаю сотрудничество со многими людьми, не разделяющими мои взгляды. Я им не судья. Умеют хорошо делать свое дело в музыке, поэзии, театре, значит, пусть делают это на благо моего народа.

Когда-то мне довелось получить грант фонда Сороса на создание сайта «Московский концептуализм», и я был удостоен гранта Президента РФ за 2010 за программу «Немое кино – живая музыка». Все меняется… Сайт «Московский концептуализм» я поддерживаю уже много лет, наверно, намного больше потратил на него, чем сумма соровсовского гранта.

Вы и ваш брат (Егор Летов, – ред.) двигались в совершенно разных направлениях. Но между тем, вас объединял эстетический нонконформизм. Проглядывало ли между вами соперничество?

С моей стороны однозначно – нет. Я изначально обращался к довольно узкой прослойке.

Есть люди, которых больше интересует импровизационная музыка, чем песни под гитару. Таких людей во много-много раз меньше. Ничего с этим сделать нельзя. Вот в позапрошлом году был у меня эфир на ТСН. Презентовал недавно выпущенные диски Сергея Курехина – в Японии и США. Ведущий передачи о джазе(!) и роке, сам в прошлом музыкант, спрашивает во время звучания трека: «А вокал-то когда будет?». Услышав, что вокала не будет, переспрашивает, а зачем мы это даем в эфир?

А вот у брата определенный внутренний диалог со мной был, я думаю. Его моя позиция раздражала, он считал ее снобистской наверное… Он не любил театр, особенно не любил маленькие театры, вообще, не любил искусство для немногих.

В свою очередь, я понимаю определенную узость своей позиции и стараюсь расширить круг публики. Я ведь не только фри-джазовый саксофонист. Я играю с разными рок-группами, пытаясь так или иначе расширить границы приемлемости звучания музыкального инструмента, играю в театрах, озвучиваю немые фильмы, в общем – делаю шаг навстречу.

Сегодня модно раздавать идентификационные ярлыки. Кем вы себя считаете в большей степени – «космополитом» или «патриотом»?

Это очень сложный вопрос. Да, я люблю свою страну, свой народ, свой язык, город, в котором я живу, города, в которых прошли мое детство и юность – Омск и Новосибирск. Считаю себя сибиряком. Мне нравятся люди, которые в своих городах развивают культуру, занимаются с детьми, организуют выставки, концерты. Но при этом я считаю, что нам в России надо многому учиться, перенимать опыт, не стесняться и не бояться заимствовать все хорошее, все, что может нам подойти, быть полезным. Я много путешествовал со своим саксофоном по миру, сотрудничал со многими выдающимися, очень интересными актерами, музыкантами, литераторами, я вообще легко с людьми схожусь.

Сейчас вы едете в поезде на гастроли. Впереди у вас – большое турне по Сибири. Год назад я вас случайно встретил в метро, когда вы приближались к Белорусскому вокзалу, тоже собираясь сесть в поезд. Похоже, вы предпочитаете созерцательную поездку по железной дороге бездушному слепому авиаперелету. Скажите, долгое путешествие на поезде, связанное с наблюдением мелькающего за окнами мира, обладает каким-то метафизическим смыслом?

Не всегда это зависит от моих преференций. Я не боюсь ездить на поезде на большие расстояния. Есть возможность почитать, помолчать, подумать неспеша. Иногда даже получается какой-нибудь текст написать… Путешествия бывают на самолетах, поездах, автобусах, кораблях… Но, вот, еще ни разу не путешествовал на вертолете или судне на воздушной подушке. А такая возможность была, когда мы переправлялись в Салехард через Обь в мае: река тогда покрылась полыньями. На кораблях бывали поездки: на Соловецкие острова с джазового фестиваля в Архангельске; с «Три «О»» на пароме из Осло в Копенгаген и потом с датским New Jungle Orchestra по островам Дании; на пароме «Харонт» на остров Сицилия с труппой «Центра экспериментального театра»; на катере к острову Липари и с Эолийских островов; в Неаполь на судне на подводных крыльях. Из Салехарда, оказалось, можно только улететь или летом уйти на теплоходе в Омск.

Продолжительность путешествия по Оби и Иртышу 8 суток!!! Артист должен путешествовать! Впереди еще неизведанный опыт на собачьих упряжках, верблюдах и воздушных шарах…

Поезд Москва-Оренбург. 29 января 2015 года

НА ГЛАВНУЮ БЛОГА ПЕРЕМЕН>>